Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести
— Помочь надо, но трудно самолет отыскать среди этого леса, упал он километрах в пяти-шести отсюда, не ближе.
Береговой молча согласился с начальником штаба. В томительном, тягостном бездействии ходили они по шоссе. Редкие автомашины на ураганной скорости проносились мимо них: шоферы не то спешили по делу, не то просто отводили душу — ни перекрестков тебе, ни регулировщиков, каменная гладь, гони с закрытыми глазами.
— Да ты не плачь... Все сделаем, — донесся вдруг голос откуда-то из чащи леса, и оттуда по едва приметной тропинке на шоссе выехали ездовые, а за ними на неоседланной лошади мальчонка лет четырнадцати, босой, с чумазым, заплаканным лицом.
— Товарищ младший лейтенант, — обратился к Береговому Печерин, — парень вот прискакал. Ищет начальство. Летчик, говорит, раненый умирает в их селе. Помочь надо. — В голосе Печерина были и тревога за судьбу летчика, и отцовское участие к горю мальчика.
— Он так просил, он скорее просил, — преодолевая всхлипывания, требовательно торопил паренек, — я дорогу буду показывать.
— Давайте побыстрее санинструктора, — обратился Береговой к Марачкову, — остановим сейчас какую-нибудь машину.
— Только скоро надо, товарищ начальник! — крикнул с облегчением паренек: он теперь поверил, что военные действительно помогут.
— Сейчас поедем, не хнычь, Ваня, — улыбнулся Береговой и вышел на середину шоссе.
— Не Ваня, а Семен, — поправил его паренек.
Шли минуты и, как на зло, не показывалось ни одной автомашины. Наконец появились сразу два грузовика, рев моторов слился с ревом непрерывного сигнала, когда шоферы заметили бойцов. Чуть не налетев на них, грузовики пронеслись мимо. И снова — ожидание. На дальнем гребне появилась новая машина. Береговой приказал ездовым перегородить живой цепью дорогу и сам стал в центре.
Черная эмка, тревожно сигналя, остановилась, и тотчас из дверцы показалась голова в генеральской фуражке. От неожиданности Береговой оробел, но твердо сказал:
— Товарищ генерал, сбит наш самолет, летчик тяжело ранен, необходимо срочно оказать помощь.
— Далеко ехать?
— Версты четыре, не более, — с готовностью ответил мальчонка, вплотную подъехав к генералу. Тот вскинул на него добрые, но очень усталые глаза, потом вынул часы, досадливо нахмурил брови:
— Садитесь, через тридцать минут машина должна быть здесь.
По зыбкой, влажной дороге, которой, казалось, не будет конца, пробиралась эмка. Впереди рысил Семен и на нетерпеливые вопросы Берегового «скоро ли?», не оглядываясь, отвечал ободряюще:
— Скор... скоро... вон за тем поворотом.
Эмка стонала, скрипела на колдобинах, разбитые стекла жалобно дребезжали.
— Где это ты так уходил ее, сердешную? — спросил шофера Береговой.
— Повози моего генерала — сам без головы останешься. Где немцы, там и он. Вчера вечером у Пушгор еле проскочили. Пулеметные метины, — кивнул он на разбитое стекло...
До села им не удалось доехать. На очередном повороте эмке преградила путь подвода, окруженная толпой колхозников.
— Вон он... вон он! — закричал Семен и спрыгнул с лошади.
Береговой торопливо подбежал к подводе. Женщины молча расступились. На перинах и подушках лежал пилот с закрытыми глазами.
— Товарищ лейтенант, как вы себя чувствуете? — тихо спросил Береговой.
— Чувствую... — четко выговорил раненый, — везите потише.
— Сейчас сделаем перевязку, перенесем в машину. Вам легче будет.
И только теперь, словно что-то поняв, летчик открыл глаза, чистые, синие:
— Шея и спина горят.
Пока санинструктор бинтовал раны, пилот молча страдал от боли, кровь отлила от лица, нос заострился. Молчал он и тогда, когда переносили его в машину и укладывали.
— С трудом мы его разыскали, — вполголоса тем временем рассказывал Береговому коренастый чернобородый старик, — кажись, вот тут упал, да пойди найди: лес, болота, чаща. И вот слышу я — вроде выстрел, потом еще три. Бабенки мои испугались, а я говорю: «Это он зовет нас к себе, место, значит, обозначает». Так вот и отыскали, совсем плохой был, а вот поди — воля, она все может сделать, коли ты настоящий человек. Сберегите уж вы его, такие и на войне, и на миру первые.
— Спасибо. Обязательно сбережем, — попрощался Береговой со словоохотливым стариком.
На шоссе машину обступили плотным кольцом бойцы и командиры. Генерал склонился над раненым, всмотрелся в молодое и теперь уже тронутое страданием лицо.
— Ну, ты еще покажешь им кузькину мать, лейтенант.
Не открывая глаз, лейтенант осторожно прижал рукой большую планшетку и неожиданно звучно проговорил:
— Оружие и оперативные документы при мне, самолет охраняют колхозники.
— Трогай! — приказал генерал шоферу и захлопнул дверцу...
— Вот оно значит как: ранен-то ранен, а «оружие и документы при мне», — сосредоточенным взглядом обвел всех Соколов, когда машина генерала нырнула в крутой овраг и шум ее мотора замер...
Уже в теплушке, лежа на мерно подрагивающих нарах, Береговой сказал Васе Марачкову:
— Соколова, по-моему, надо поставить командиром орудия.
— Правильно. Толковый парень.
Глава четвертая
ПЕРВЫЕ БОИ
1
Эшелоны разгрузились на станции Волоколамск и расположились в окрестностях города задолго до рассвета. Панфилов был в Ставке. Вернулся из Москвы под утро и приказал вызвать командиров частей. Встретил их генерал в ярко освещенной и просторной комнате, с каждым поздоровался за руку, сразу приступил к делу.
— Самое важное в моем разговоре с вами, товарищи командиры, это — Москва. Главное командование поставило перед нашей дивизией задачу — сломить наступление немецко-фашистских войск на одном из трудных направлений — на Волоколамском направлении.
При этих словах он пытливо посмотрел на присутствующих. Курганов встретился взглядом с Панфиловым и подался к нему, словно хотел что-то сказать, но так и замер, не проронив ни слова. Батальонный комиссар Петр Логвиненко стоял бледный, настороженный и нервно тискал в руках планшетку. Начальник штаба дивизии Серебряков, посвященный ранее в дело, привычно разворачивал оперативную карту на большом столе.
Генерал потер лоб, лицо его приняло сосредоточенное и решительное выражение.
— Так вот, товарищи. Надо нам встретить немцев крепким контрударом. Бить придется их при открытых флангах. Защищаем, вот смотрите на карту, не по уставу широкую полосу.
— Трудновато будет, — глухо отозвался Курганов после короткой паузы.
— Нелегко, — просто ответил генерал. — Но бить врага надо, и мы будем бить.
— Я не к тому, — заторопился Курганов, что с ним случалось очень редко. — Маловато артиллерии у нас.
— Вот я и решил. Головному стрелковому полку оборонять шоссе и железную дорогу. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что здесь враг будет наносить главный удар. Помимо дивизиона давайте усилим этот полк еще одной батареей. Вы согласны?
— Пожалуй, правильно.
— А с флангами как быть, товарищ генерал? — спросил комиссар, тщательно нанося на карту боевой порядок своих подразделений.
— Фланги должны быть наглухо прикрыты системой пулеметного огня, — пояснил за генерала Серебряков.
— Верно, Иван Иванович, верно. Поручаю каждому из вас лично установить пулеметы на флангах. А потом... Случится какому-нибудь подразделению оказаться в кольце — оно обязано драться самостоятельно и любой ценой пробиться к своим. Этому способу боя многие из нас обучены в годы гражданской войны. Будем умело действовать сейчас, бойцы нас не подведут. В дивизии народ вы сами знаете какой.
Вынув портсигар, Панфилов закурил и долго смотрел на спичку, не гася ее. Потом спросил у Курганова:
— Как у вас кони?
Странный вопрос, подумал Курганов и глухо обронил:
— В порядке, товарищ генерал.
— Смотрите. Маневрировать нам придется часто, внезапно перебрасывать батареи с одного участка боя на другой... Да, кстати, — обратился он к начальнику штаба, — отныне на каждый день боя давайте командирам частей запасные пункты нашего расположения. Какая бы обстановка ни сложилась в ходе боя, каждый командир, каждый боец должен всегда знать, куда ему надо пробиваться, чтобы найти своих.
Он вынул часы, покачал головой:
— Время не ждет. Если нет вопросов — по местам. В течение дня произвести рекогносцировку своих участков и к вечеру занять боевой порядок.
Панфилов положил раскуренную папироску в пепельницу, закинул руки за спину.
— Пожалуй, все, — медленно проговорил он.
Батальонный комиссар Петр Логвиненко порывисто подошел к нему,горячо спросил:
— Товарищ генерал, Москва... это серьезно?
— Да, — твердо ответил Панфилов, — и снова помедлил. — И я заверил Ставку, что наша дивизия оправдает доверие.
2
Почти никто из артиллеристов до войны не бывал в центральной полосе России и знал о ней лишь по рассказам, газетам, кинофильмам.
